- Опыт
- 23 октября 2023, 17:10
- 3 минуты
«Я не задавала вопроса “За что?” — мне было важно найти ответ “Зачем?”»: колонка HR-директора фонда «Нужна помощь» о борьбе с раком груди
Ежегодно в октябре мы поддерживаем женщин, которые столкнулись с раком молочной железы. О своей борьбе рассказала HR-директор фонда «Нужна помощь» Лера Мазанова.
Меня зовут Лера, я HR-директор фонда «Нужна помощь», и с 2020 года октябрь стал для меня важным месяцем. «Розовый октябрь» — международная акция в поддержку женщин, которые борются с раком молочной железы. И четвертый год я напоминаю всем своим знакомым о важности чекапа и стараюсь делать что-то полезное в рамках «Розового октября». В этот раз пишу текст в любимом медиа любимого фонда.
«Рак не отнимает у меня мою жизнь, то, что я люблю»
В ночь на 31 декабря 2019 года я стояла перед зеркалом, собираясь пойти в душ, и что-то меня дернуло провести самоосмотр груди. И в первые же секунды я обнаружила у себя в груди какую-то штуку величиной с грецкий орех. Почему-то сразу возникли мысли про рак, хотя в моей жизни вообще не было этого контекста — ни в семье, ни среди знакомых. В ту ночь я поплакала наедине с собой и решила, что встречу Новый год, как запланировала, и, как Скарлетт О’Хара, подумаю об этом завтра. И тут суперважно, что это «завтра» было в прямом смысле, так как уже 1 января я сказала нескольким близким о том, что у меня что-то в груди и сразу после праздников я пойду к врачу.
Так я и сделала, даже несмотря на то, что мне пришлось почти выбивать направление на маммографию («Девушка, зачем вам это, в 30 рака не бывает, успокойтесь». Ха-ха). В общем, на УЗИ стало понятно, что нужно проводить биопсию, а дальше было несколько сложных дней, пока я ждала результата. Я прошла обследование в городе, где живет моя мама, и так вышло, что результаты биопсии получила мамина подруга, которая работала в клинике, где я сделала анализ. И она сообщила ей о том, что у меня рак. Я же приехала к маме, чтобы пойти на следующий день за результатами. Мама накормила меня супом, выслушала мои новости про работу, а потом села рядом и сказала о диагнозе. Спустя время я думала о том, что по процедуре это было, конечно, нарушением медицинской тайны, но лично для меня узнать такие новости от мамы, быть у нее дома, рядом с ней было наиболее комфортным из всех возможных вариантов. И сейчас я думаю, что в таких случаях очень важно быть не одной, чтобы рядом был тот, кто сможет тебя поддержать, если худшие прогнозы подтвердятся. И та ночь, когда я легла спать рядом с мамой, когда она обнимала меня и гладила по голове, во многом определила то, что наутро я проснулась готовая к лечению и борьбе.
Важно для меня было и то, что на следующий день я уехала обратно в Москву, потому что у меня был билет на гастроли моего любимого екатеринбургского Коляда-Театра. Мне важно было, что рак не отнимает у меня мою жизнь, то, что я люблю. Он стал новой вводной, с которой надо работать, но не тем, что может забрать то, что для меня важно. Я знала, что рак не терпит отлагательств и каждая неделя имеет значение, я знала, что махнуть рукой и заняться этим позже может стоить мне жизни. Поэтому главной задачей для меня было «сменеджерить» все так, чтобы лечение просто встроилось в мою текущую жизнь — повлияло на приоритеты, да, но не отменило все остальное.
«Все время лечения я чувствовала огромную поддержку»
Еще для меня не стояло вопроса, скрывать или рассказывать о том, что у меня рак. Я отправляла сообщение с этой новостью, чтобы у человека не было необходимости контролировать свои реакции с оглядкой на меня, а он мог спокойно прожить это и при желании связаться со мной тогда, когда ему будет комфортно. Я рассказала своему партнеру (с которым мы были в отношениях на тот момент всего три недели — ха-ха второй раз, — и чудо, что он оказался героем и прошел весь путь вместе со мной), руководителю и нескольким самым близким друзьям, вся моя семья тоже об этом знала. И это са-а-амый-пресамый важный момент. Все время лечения я чувствовала огромную поддержку, могла открыто говорить о том, что чувствую, чего боюсь, когда мне не хватало внутренних опор и сил, рядом были те, кто давал эту опору снаружи, кто делал мою жизнь комфортнее и радостнее. На все важные консультации или анализы я ходила в больницу с кем-то, мои близкие менялись, чтобы сопровождать меня. Один из самых милых моментов — когда мы с мамой и папой пошли втроем в «Макдоналдс» после очередного визита в больницу. Я знала, что нужно быть сильной, что нужен настрой, чтобы лечиться, бороться, но при этом у меня была возможность просто расслабиться и побыть маминой и папиной Лерушкой, получить поддержку сестры, почувствовать заботу любимого человека, посмеяться с друзьями над черными шутками на тему рака.
Конечно, еще у меня была психотерапия. Я много лет в терапии и очень благодарна, что мой терапевт помогла мне сберечь свою детскую часть, которая была очень напугана, прожить этот опыт и разделила со мной то, в чем я не могла признаться даже самым близким людям.
По жизни у меня есть правило: в любой непонятной ситуации покупай книгу. И я купила книгу Катерины ГордеевойФизическое лицо включено в реестр иностранных СМИ, выполняющих функции иностранного агента «Правила ведения боя» — истории героев, победивших рак. И само ощущение, что не ты единственная в мире, кто с этим столкнулся, очень мне помогало. При этом я вообще не гуглила ничего о раке, не сидела на форумах с раковыми пугалками, а, наоборот, подписалась на несколько сообществ, которые объединяют женщин, столкнувшихся с раком груди и вылечившихся — мне важно было знать и видеть примеры, что рак лечится.
Вообще, одна из самых поганых, на мой взгляд, штук в лечении рака — что это долгий процесс, наполненный неопределенностью. Никто не может назвать тебе точную дату, когда ты полностью будешь здорова. Например, в моем случае сразу было понятно, что нужна операция, но нужна ли потом химиотерапия — было неясно. И вот ты ходишь на анализы, консультации, что-то вроде происходит, но все равно ты не можешь взять это полностью под контроль. Поэтому я взяла ватман, нарисовала на нем линию, где был отсчет времени от момента, когда я обнаружила опухоль, и отмечала каждый этап, который был уже пройден. Вот получила второе мнение. Вот выбрала клинику, в которой буду делать операцию. Вот сдала все анализы. Вот назначена дата операции — и так далее. Кстати, на этот же плакат я наклеивала фото, которые делала с близкими в эти моменты. На них я и с заплаканным лицом, и улыбающаяся. Когда я сейчас достаю этот плакат, вспоминаю, как много разных эмоций я испытывала и как до дна старалась прожить каждую.
Операция, химия, новая прическа
Про операцию я тоже хочу сказать отдельно. Она выпала на 13 февраля 2020 года. Все прошло успешно, и, если честно, такого чувства эйфории (наркоз, а-ха-ха, прекрати) я не испытывала, пожалуй, никогда. Я пришла в себя, меня отвезли в палату, там меня встретила мама, мы сделали селфи для моего плаката, а потом я как не в себя начала записывать всем, кто был в курсе, аудиосообщения, что я жива, со мной все хорошо, рака во мне больше нет. 14 февраля мы с моим молодым человеком отметили наш первый День влюбленных в палате онкологического отделения, ели тортик, смеялись — я не знаю, сможет ли еще хоть что-то переплюнуть такой уровень романтичности. 15 февраля был день рождения моей сестры, снова тортик и снова любимые люди рядом. Вообще всю неделю, что я лежала в больнице, каждый день у меня были визитеры по графику: утром мама, потом друзья или семья, вечером молодой человек. В какой-то момент на меня начали ругаться медсестры, что я тут устроила проходной двор и мне надо отдыхать. У меня же это не отнимало сил, а, наоборот, насыщало ими, потому что я знала, что о-го-го сколько людей рядом, желают мне здоровья, напитывают любовью, я знала, что я сильная, но при этом обращаться за помощью и просить о поддержке — это нормально.
По результатам генетического теста MammaPrint мне все же пришлось сделать химиотерапию, чтобы снизить вероятность рецидива. Эта новость была очень трудной для меня, я до последнего надеялась, что можно будет этого избежать, потому что в моей голове были, конечно, страшные картинки с лысыми измученными людьми… По иронии судьбы первый курс мне сделали за пару дней до объявления локдауна, и хоть волосы еще не начали выпадать, я заранее сходила в салон, чтобы купить себе парик. И тут снова расскажу, что я ходила не одна — со мной был мой руководитель (что? да!), который поддерживал и шутил вместе со мной.
Побочки от химиотерапии было вывозить трудно, но, кстати, то, что весь мир сидел дома вместе со мной, меня странным образом даже как-то поддерживало, а страха заразиться ковидом не было. Ну еще бы, в тот момент мне казалось, что я борюсь с гораздо более страшным врагом. Каждое утро я просыпалась и внимательно рассматривала подушку на предмет выпавших волос (конечно, это меня волновало больше всего). И, как по часам, после второго курса это начало происходить. Я не стала ждать стремных проплешин и решила, что сбрею волосы сразу. Сокрушалась, что салоны красоты закрыты и мне может не хватить выдержки сделать это самой, на что мой молодой человек спокойно ответил, что поможет мне. Я включила свою любимую музыку, начала отстригать длину, останавливалась, делала передышку на поплакать и приступала снова. И как только моя голова стала лысой, я написала своей подруге-фотографу с просьбой сделать мне фотосессию. Мне сложно было принять свое изменившееся тело со шрамами и с лысой головой, но я знала, что ей я могу довериться и она найдет, как сделать такие фото, чтобы я почувствовала себя красивой. До сих пор считаю, что это лучшая фотосессия в моей жизни. Я заплатила за это не ту цену, которую бы хотела, но она правда лучшая.
И после того, как подруга прислала мне фото, я создала пост в соцсетях и рассказала о том, что у меня рак. Долго думала, в какой момент буду готова это сделать, при этом для меня не стоял вопрос, делать ли. Я чувствовала, что мне нужно это проговорить еще и вот так. Я нервничала, потела, дрожала, когда публиковала пост, и реально боялась, что сейчас от меня все отпишутся и забанят. Но в очередной раз увидела, как важно доверять людям и что на других можно положиться. Я получила просто шквал сообщений и звонков со словами поддержки, в том числе от тех, с кем мы несколько лет вообще не общались, а только были подписаны друг на друга. Тот момент я вспоминаю каждый раз, когда оказываюсь перед выбором, можно ли рассказать кому-то о том, что ты чувствуешь, стоит ли быть искренней и открытой. Конечно, в жизни мы встречаем разных людей, и я знаю о том, что далеко не каждая женщина, столкнувшаяся с раком, получает поддержку даже от самого близкого человека. Но сейчас существуют равные консультанты, фонды, которые развивают пациентские коммьюнити, и даже если так вышло, что близкие не готовы оказать тебе поддержку, можно найти ее в другом месте и не остаться наедине со страхом и болью.
***
Летом 2020-го курс химиотерапии был закончен. Каждые полгода я хожу на чекап, и скоро будет четыре года, как у меня ремиссия. У меня очень часто проскальзывает мысль про возможность рецидива, несмотря на то, что я сильно изменила свой образ жизни в сторону более здорового, я не избавилась от этого страха до конца. Не знаю, возможно ли вообще это «до конца». Но знаю, что из того опыта я взяла очень много полезного, он повлиял на меня и в конечном счете изменил мою жизнь в лучшую сторону. Я не задавала вопроса «За что?» — мне было важно найти ответ «Зачем?». Как точно сказала моя психотерапевт: «Это не тот опыт, который необходимо получить каждому, но если уж он с тобой произошел, давай попробуем найти, что он может тебе дать».
Я первый раз описала эту историю вот так, от начала и до конца, и понимаю, что до сих пор это важная часть моей жизни и моей личности. Мне по-прежнему важно об этом говорить не только для того, чтобы рак перестал восприниматься обществом как что-то исключительно трагичное и стигматизированное, не только для того, чтобы моя история стала поддержкой для кого-то, но и для того, чтобы продолжать осмысливать и проживать этот опыт.
Лера, спасибо, что поделилась. Мы тебя любим!