«Современная женская проза — это реакция на насилие»: интервью с писательницей Евгенией Некрасовой

 – Евгения, есть ли в современной литературе деление на женскую и мужскую? Можем ли мы в принципе поставить так вопрос? 

– Конечно, это деление есть. Но женская оптика сильно изменилась. Раньше практически все искусство – не только литература – было создано мужчинами и для мужчин. Мужская оптика предлагалась нам, как наиболее объективная, как взгляд Бога. Именно поэтому женские образы, несмотря на свою условную психологичность, были написаны через мэйл гейз, и женщинам отводились в основном три-четыре роли – коварная соблазнительница, женщина-умница, верная жена, служительница мужчине или жертва, которую нужно романтически спасать.

Сейчас, если говорить о большой авторской литературе, написанной женщинами, реализация героинь происходит не через мужчину и даже не через материнство, а через обнаружение своей идентичности, реализацию себя в профессии, активизм, изменение среды вокруг себя. Те темы, которые, как казалось, могут затрагивать только мужчины, стали важными для всех независимо от гендера и возраста. 

– Не могли бы вы подробнее рассказать, что подразумеваете под женской оптикой? Какая она? Что ее отличает от мужского взгляда на мир?

– В первую очередь, женское письмо отличается описанием повседневности, я бы даже сказала, ритуализированной бытовой повседневности. Начиная с текстов Людмилы Петрушевской и «Недели как недели» Натальи Баранской, продолжая современной прозой. Когда ты честно описываешь повседневность, то задеваешь этим огромное количество людей, каждый может соотнести себя с этим – дети, взрослые, мужчины, женщины. К тому же, это понимание того, что обычный человек может быть героем. Для этого не надо быть космонавтом и совершать какие-то героические поступки, нужно просто жить каждый день. 

Женские тексты достаточно телесные. Среди современных есть очень откровенные, что для многих, в свою очередь, тоже откровение – о телесности через оптику женщины написано не так много книг, особенно художественной прозы.

– А если говорить про средства? Например, про язык? Отличается это от того, как пишут авторы-мужчины? 

–  Когда ты пишешь о том, о чем не писали раньше или писали мало, это требует новизны языка, радикальности. Новые темы часто становятся интересными с этой точки зрения. Довольно многие авторы независимо от того, создают они фикшн, автофикшн или это эссеистика, часто еще и поэтессы – например, Оксана Васякина, Линор Горалик, Алла Горбунова «Конец света, любовь моя».

– Скажите, для кого литература, написанная женщинами? Кто ее основной читатель? 

– Несмотря на то, что эти тексты часто рассказывают про героинь с определенным опытом, они написаны для всех, не только для женщин. Они достаточно объективны и станут частью общей литературы. Но пока мы находимся в стадии революции, когда еще важно, что книгу написала женщина.

– А в какой момент женская оптика в литературе стала меняться?

– Видение женщины в литературе стало меняться довольно давно. Из современных примеров, которые уже вошли в историю — «Новые Амазонки»,  Людмила Петрушевская, Наталья Баранская. Потом выросло поколение 90-2000х, которому надоели насилие, сексизм, объективация и менсплейнинг. Когда мы росли и были юными, в нас все это вызывало протест, было очевидно, что это неправильно. Этому тогда еще не было названия даже в английском языке. И вот взросление совпало с общемировой тенденций, за нас сформулировали теорию и на английском. Литература, которой мы сейчас занимаемся, это реакция на насилие ко всем подряд и к женщинам в частности. Четыре года назад фемпоэтессы Галина Рымбу и Оксана Васякина произвели революцию в поэзии, но также повлияли и на писателей. Через свою оптику женщины стали описывать взаимоотношения с пространством, смертью, Родиной, насилием, любовью, родительством.

– Есть ли какое-то встречное движение со стороны мужчин? Вы говорили, что женскую прозу читают все, в том числе и мужчины. Нет ли пока некого сопротивления против изменений, которые происходят?

– Кроме сопротивления социального, в частности, травли, направленной на некоторых авторок и активистов, есть еще общее сопротивление среды. И оно очень чувствуется. Оно не всегда прямое, не всегда очевидное, но наша писательская элита – не люблю это определение – по-прежнему состоит из взрослых бородатых мужчин, которые учат всех жизни через свои книги. Чаще всего именно им достаются все немногочисленные ресурсы, которые есть в литературной среде. 

Но, что интересно, есть пара авторов-мужчин в русской арт-мейнстримной литературе, у которых в текстах присутствует фем-оптика. Особенно, у Алексея Сальникова в «Петровых в гриппе и вокруг него»  и «Опосредованном», и в некоторых тестах и эссе Леши Поляринова.

. У этих мужчин это получается органично, они так сделаны. 

– То есть, женская проза влияет и на авторов-мужчин? 

– Я не уверена, что это именно влияние. Алексей Сальников сам по себе такой, феминист. Возможно, это связано с каким-то личным опытом. А Леша Поляринов специалист по англоязычной литературе. На него, как на человека, который прислушивается к западной литературе и культуре вообще, влияют общие тренды.

Но в целом, мужская оптика до сих пор очень традиционная. Постепенно, думаю, она станет более гуманистической – не нужно будет гнаться за штампами и мускулинностью, можно будет чувствовать, нормально относиться к себе и окружающим. Ведь феминизм – одно из явлений гуманизма, которое влияет на эмансипацию мужчин и женщин.  

– А какое отношение к современной русской литературе на Западе и в Америке? Имеет ли она какой-то вес? В частности, произведения авторов-женщин?  

–  Русская современная литература очень провинциальна для мирового рынка и никому не интересна. За исключением как раз темы феминизма, здесь мы совпали повестками.

– Почему не интересна? У нас какой-то устаревший взгляд на мир? 

– Просто нет интереса к  России. Есть, конечно, определенный интерес к литературе через политические репрессии прошлого и настоящего, но это относится в основном к публицистике.  

Безусловно есть отдельные тексты, которые вызывают интерес. Например, несколько лет назад в Америке у Людмилы Петрушевской вышел рассказ «Жила-была женщина, которая хотела убить ребенка своей соседки». Долгое время он был очень популярен. Скоро, насколько я знаю, выйдет на английском роман Оксаны Васякиной «Рана», посмотрим, какая у него будет судьба. 

Возможно, будет появляться некий интерес к русской современной прозе, наверное в тех случаях, когда она будет совпадать с какой-то гуманитарной современной мыслью. Кроме феминизма, общая точка соприкосновения – это экология. Недавно я участвовала в маленькой онлайн конференции, которая проходила в Америке и была посвящена русскоязычному экорайтингу. Я, Галя Рынбу и Шамиль Идиатуллин читали свои тексты на эту тему, а переводчики — англоязычные версии. 

– Евгения, расскажите, пожалуйста, о книге «Одной цепью», которая представлена в издательстве «Есть смысл». Что важно про нее сказать? Кто ее читатель на ваш взгляд? Какова женская оптика в этой книге?

– Это корпус текстов современных авторов от 25 до 45 лет. Кто-то из них учится в Школе литературных практик, а кто-то – уже достаточно известные авторы. Все они пишут о меняющейся семье с очень разных сторон. Там есть и нежные тексты, и страшные, семья рассматривается в очень широком смысле. Эта книга для тех, кому интересно, что происходит в русской литературе прямо сейчас. Как она меняется. И как меняется российская семья. 

– Какие основные изменения произошли в отношении семьи? 

– Многие тексты рефлексируют на позднесоветские и постсоветские темы. Они о существовании семей в условиях социальной катастрофы. Часть поэтических текстов про современные семьи, в том числе про квир-семьи, о которых по-прежнему было написано довольно мало на русском языке.

Что важно, большинство текстов принадлежат авторкам – это совершенно новый взгляд на семью, на собственное ощущение в ней.  

– А в чем новый? Что поменялось? Стало меньше насилия, формальности?

– И это тоже. Главное, появилась попытка разговора, возможности понять, договориться, отрефлексировать проблемы, которые были. Если говорить о текстах про квирные семьи, то появилось чувство, что это точно такая же семья, как и все остальные. В нашем патриархатном и отчасти гомофобном обществе это кажется чудом.

В этой книге много текстов, которые рассказывают о взаимоотношениях и прощании с поколением наших бабушек и дедушек. Есть текст Дианы Янбарисовой, который называется «Нефть». Главная героиня живет с бабушкой и одновременно с этим ведет порно-переписку с иностранцем. Это текст о поколениях, которые ведут очень разную жизнь, но соединяются через ежедневные маленькие ритуалы, вроде совместной утренней каши. При этом есть ощущение расставания, такой ностальгический, нежный и понятный момент в книге.

Очень много текстов о материнстве, о взаимоотношениях матери с дочерью. Эта тема свойственна авторкам, через нее всегда проходит нерв. Отношения в вечной паре мать и дочь сейчас сильно меняются, или может быть просто меняется взгляд на них, оптика рассказывания.

– Готовы ли читатели к такой литературе? Как они реагируют на рассказы о квир-семях? В социальных сетях и в обществе в целом реакция бывает очень агрессивной.

– Возможно, я существую в некотором пузыре, но среди читателей, которые интересуются современной литературой, такой проблемы нет. 

– Это радует.

Спасибо, что дочитали до конца! Купить книгу «Одной цепью», где представлен текст Евгении, можно здесь.

• Теги:
• Насилие
• Феминизм