18+

Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Благотворительным фондом помощи социально-незащищенным гражданам «Нужна помощь» либо касается деятельности иностранного агента Благотворительного фонда помощи социально-незащищенным гражданам «Нужна помощь».

Что всё это значит?

1 марта 2024 года Министерство юстиции признало благотворительный фонд «Нужна помощь» иностранным агентом. 4 месяца спустя Совет фонда принял решение о ликвидации организации.

За годы работы мы собрали огромное количество материалов о том, как устроена благотворительность и о том, кто и как решает социальные проблемы в России. Все эти тексты, исследования, гайды мы оставляем для вас. Пусть это будет нашей википедией. Уверены, что она будет полезна не только для некоммерческих организаций, но вообще для всех, кто хочет активно участвовать в решении социальных проблем.

Отрывок триллера «Не говори маме» об ультранасилии над бездомными

На Bookmate Originals вышел социальный триллер Саши Степановой — «Не говори маме». Его можно и читать, и слушать.

«Не говори маме» — драма в жанре young adult. Она затрагивает тему бездомных людей и ультранасилия по отношению к ним. Главная героиня Майя Зарецкая встречалась с Мартином, которого знала с детства. После того, как молодого человека нашли мертвым, Майя узнала, что он зверски убивал бездомных, «очищая город».

Публикуем отрывок.

Овсянка с мясом

Майя Жданова шагает вниз, а Майя Зарецкая встает из-за парты и говорит: «Привет!» Он из тех, кто в курсе. Красивый мальчик из хорошей семьи со стрижечкой «гитлерюгенд», «айфоном» предпоследней модели и Оксимироном в наушниках. Такие читают новости у Варламова и на «Мэше», находят профили убийц и их девушек в соцсетях и, возможно, украдкой лайкают самые старые — чтоб никто не увидел — посты. Он мог бы шеймить меня в комментариях за то, что я сосала психу перед тем, как тот брал нож и шел резать бездомных. И мог дрочить на сохраненные в своем телефоне мои фотки, представляя себя на его месте. Или наоборот: сидели бы за одной партой, вместе готовились к экзаменам, волновались друг за друга, сдавали на «отл.» и «хор.», а потом я — на йогу, он — в качалку. Хотя нет, где-то это уже было.

— Привет! Ты куришь? — говорит он дружелюбно и просто. Я тут же вспоминаю, где и с кем нахожусь, и киваю. — Составишь компанию?

Мы выходим в шумный коридор. Я все еще смущена неожиданным позитивным вниманием и забываю испуганно озираться по сторонам, но это и не нужно: никто не тычет в меня пальцем и не провожает полным презрения взглядом. Мой спутник машет кому-то рукой, отвечая на приветствие. На лестнице нас перехватывает девчонка с прижатой к груди толстой книжкой, я мельком смотрю на обложку и с тихим внутренним «ох» узнаю «Дом, в котором…» — еще одна записка из прошлого ныряет прямо ко мне в карман. 

Ты хочешь сказать, что я все делаю правильно? Ты именно это пытаешься мне сказать, Март?

— Привет, Джон! — выпаливает девчонка и вся светится. Она передает ему книгу. — Я дочитала!

У нее забавный вязаный джемпер с оленями и полные бедра, тесно обтянутые джинсами — такая теплая…

— Расскажешь потом, как тебе, ладно?

Она согласно встряхивает волосами и убегает, а мне вдруг становится невыносимо хорошо. Я совсем не помню, как это бывает с людьми — хорошо.

— Можно?..

Новый знакомый по прозвищу Джон вкладывает книгу в мою протянутую руку, и я поспешно обнимаю увесистый томик. Я не привезла с собой книг — все они остались дома, и сейчас новые квартиросъемщики в лучшем случае смахивают с них пыль, а в худшем — не смахивают.

— Я уже читала ее. Просто хочу вспомнить.

— Ты из Москвы? — интересуется он внезапно и несколько в лоб.

— Да.

— Заметно.

Я мысленно отметаю возможные альтернативы и просто принимаю его слова за комплимент, хотя могла бы поспорить. Прежде чем стать персоной нон грата, я вела небольшой блог в «инстаграме»: писала обзоры на спектакли, фильмы и прочитанные книги. Ничего особенного. У меня было около тысячи подписчиков — моих ровесников, с некоторыми из них мы общались: переписывались и даже встречались, когда они приезжали в Москву, — чудесные люди из таких крошечных городов, названий которых я никогда не слышала. Возвращаясь домой, я думала о том, что благодаря соцсетям, мессенджерам и блогам все мы живем в одном мире и то, каков он, зависит не от города, а только от того, что ты сам выбираешь в него включать. Я не ощущала никакой разницы между собой и этими ребятами: мы получали схожую информацию и делали из нее схожие выводы. Слово «провинциал» давно утратило смысл… Разве что в Красном Коммунаре беда с интернетом?

— Масочки не забываем! — трубит охранница возле гардероба. Я послушно надеваю свою — так даже легче. Джон едва уловимо отмахивается и идет к выходу. Никакой маски у него, как и у многих здесь, просто нет.

На улице ветрено, а моя куртка осталась в гардеробе, однако я мужественно достаю из кармана рюкзака «айкос» и вставляю в него стик. Джон наблюдает за мной с интересом.

— Дашь попробовать?

Они тут вообще про ковид не слышали, что ли, думаю я, но не хочу его обижать и протягиваю гаджет. Джон едва касается губами фильтра и возвращает обратно. Заключает:

— Вкус так себе, но привыкнуть можно.

Еще один подарок Марта. Он расставался с вредной привычкой целеустремленно, но тяжело. Просил меня последовать его примеру, но я оказалась слабее. Запах табачного дыма — даже от волос и одежды — очень его раздражал. Поначалу я просто не курила, пока мы вместе, а потом он вручил мне «айкос». Для него это было действительно важно, и я не видела причин возражать. Сама не заметила, как втянулась.

— Не знаешь, можно ли где-то купить такие? — На моей ладони лежит последняя оставшаяся пачка.

— В «Праздничном». Большой торговый центр. Я покажу. Итак, ты — Майя… Всю жизнь маешься?

Точно так же говорила моя бабушка, но слышать это от ровесника как минимум странно.

— Вроде того.

Мы стоим друг напротив друга. От него пахнет можжевельником. В детстве у меня была можжевеловая подвеска — вырезанная из дерева крошечная гитарка. Я подносила ее к носу и нюхала. Запах напоминал о советских фильмах, которые показывали по телевизору в новогодние каникулы. 

Я смотрю на Джона и невольно представляю нас за столиком в «Шоколаднице» на Чистых — себя и его, одетого в те же серо-кофейные тона, и, если только он не вздумает повторять свою эскападу про извечную маету, никому и в голову не придет, что он «не оттуда».

Спрашивает:

— Замерзла? — И только тут я понимаю, что скрючилась в нелепой позе и трясусь от холода. — Преля! Сюда иди.

Илья с готовностью выскакивает из-за моей спины, будто только и ждал, когда его подзовут. Он довольно высокий — выше меня на голову — и какой-то марионеточный. Если Джон — само спокойствие, то его приятель буквально вибрирует обреченностью потерявшего руль и ветрила корабля.

— Куртку давай.

Сомнительного вида толстовка перемещается с плеч Ильи в руки Джона, а оттуда — ко мне. Я предпочла бы обойтись без нее, тем более нам действительно пора возвращаться в корпус, но из-за угла здания возникают и решительно направляются к нам две девушки, которых я уже видела в аудитории: подруги, сидели рядом, а теперь вместе вышли курить. Как зовут темноволосую, с круглым личиком и наращенными ресницами, я не знаю, а вторая, светленькая, такая принцесса в пластиковых стразах, — Стася, так к ней обратился преподаватель, когда попросил убрать телефон. На долю секунды мне кажется, что они узнали меня и готовы к расправе, однако две пары подведенных черным глаз удостаивают мою персону едва ли большим вниманием, чем зябко мнущегося неподалеку Илью.

— Катиного папку нашли, — говорит Стася, а ее подруга повисает у Джона на шее и целует его в губы — я вижу это сквозь ее распущенные волосы и тут же смотрю вниз, на грязные мыски своих ботинок.

— Черт, — отзывается Джон, тщетно пытаясь высвободиться. — Ну, Вик, ладно…

Ему неловко передо мной, что ли?

— Ага, на болоте. Он там мертвый лежал.

— Рядом валялся его велосипед, — подхватывает Вика и смотрит на меня так, словно именно я на нем и ехала. — И рюкзак. Ни за что не догадаешься, что было внутри.

— Страпон, — неожиданно включается дерганый Илья, но лучше бы он этого не делал.

— Отсоси. Парик!

Илья истерично всхлипывает и принимается ржать, но напарывается на пристальный взгляд Джона и иссякает.

— Это был Катин отец, идиот, — тихо произносит Джон, и этого достаточно, чтобы все резко засобирались на лекцию. Я с облегчением возвращаю Илье толстовку. За нашими спинами переговариваются чуть отставшие Джон и Стася.

— Вечером идем? — Это она.

— Планы изменились. Не получится. — Это уже он.

— Опять с Викой будешь? — Она.

Джон не отвечает.

— Я вас в прошлый раз видела.

— Стейс, ты за нами следишь, что ли?..

«Стейс» отдает испанским стыдом, как те романы, в которых главную героиню зовут Николь по фамилии Кузнецова, а влюблена она в Алекса, и все это происходит в местечке вроде Красного Коммунара. Стася меня догоняет и зачем-то хватает под локоть, как давнюю подругу.

— А ты правда из Москвы?

— Пра…

— Класс! Тоже скоро туда уеду, — громко заявляет она и оглядывается. Красивое лицо — тонкое, вытянутое, как у женщин Модильяни, с чуть раскосыми глазами, но мне мучительно хочется смыть с нее грим и увидеть ее настоящую. Почему-то кажется, что тогда с Джоном у нее было бы больше шансов.

В качестве собеседницы я для нее не существую, но это не настолько непоправимо, как если бы у меня на лбу висела табличка с надписью: «Сучка убийцы. Стреляй».

— Парик, — говорю я, чтобы хоть немного оживить беседу. — Интересно, что можно делать в лесу с париком?

— Ваще-е! — тянет она, округлив глаза. Все модильянинское стыдливо прячется в тень, уступая место сугубо хозяйскому. — Катин папа сразу после похорон пропал. Может, он извращенец?

Слово «похороны» совпадает в пространстве и времени с тем, что мы проходим через гардероб и я снова вижу фотографию с траурной лентой: она стоит на низком столике между двумя скамейками в скромной компании искусственных гвоздик. Чудак с париком и попавшая под поезд староста моей группы — отец и дочь. Все это волей-неволей наводит на размышления о тайнах одной семьи из железнодорожного городка Красный Коммунар, которые, скорее всего, на деле гораздо мрачнее любой моей фантазии.

— Майя, ты идешь?..

Я выныриваю из болота, мимо которого катит на велосипеде человек с развевающимися по ветру буклями, как на портрете Моцарта кисти Барбары Крафт, и вижу, что Джон занял мне место рядом с собой и теперь глядит на меня выжидающе. Илья уже орудует пером на галерке и ничего вокруг не замечает. Вряд ли он обидится, если я не составлю ему компанию.

— Ну что, понравился тебе мой гаер? — шепчет Джон, пока я бесшумно достаю тетрадь и нацеливаюсь в нее ручкой.

— Кто?

— Преля, придворный шут короля Джона.

Средневековье, думается мне. Страдающее. С отчетливым душком наколотой на палку свиной головы. Бедный Илья, так вот за кого тебя здесь держат! Поправ всеобщую глобализацию, сколотили-таки феодализм. И проблемы тут, похоже, посерьезнее, чем формулировки из лексикона моей бабушки.

Я думаю о парике. Возможность думать о парике вместо социального статуса Ильи — это свобода. Возможность думать о чем угодно вместо того, чтобы паниковать по поводу того, что думают о тебе, — свобода в квадрате. Поэтому я механически конспектирую лекцию и представляю, как некая Катя находит у себя дома парик. Ей очень нужны деньги: она только что узнала, что залетела от своего парня (я искоса посматриваю на Джона, который тоже что-то строчит на удивление каллиграфическим почерком — например, такого), но дети — нет, она сама еще ребенок, а он тем более, все мнит себя властелином несуществующего королевства, и она даже знает, где сделать аборт анонимно и быстро, недешево — ладно, вернет, придумает, как подзаработать, того же властелина можно поднапрячь… Но сейчас очень нужно, и срочно, и она трясущимися руками отпирает отцовский сейф (не знаю, был ли сейф у отца Кати, но у моего — был). Открывает, а там — он. Лежит. Напудренный и чужеродный, как мертвый котенок на стуле Романовых в Зимнем дворце. Долбаный парик. «Ты… — раздается у нее за спиной. — Да ты…» Папа еще никогда не бывал в подобной ярости. В него будто кто-то вселился. Катя выскакивает из квартиры, забыв про деньги. Инстинкт самосохранения гонит ее прочь. Переночевать у подруги — это приходит в голову уже по пути, а лучше к… (я снова смотрю на Джона: пишет) нему и обо всем ему рассказать — и про ребенка, и…

— Я не смогу проводить тебя сегодня. Преля проводит и все тебе покажет. Будет весело.

— Необязательно меня провожать.

— Уже темно. Обязательно. 

 Я оборачиваюсь на Илью. Он, видимо, еще не подозревает о своих планах на вечер. Ладно, спрошу, как добраться до «Праздничного», и расстанемся. 

Небо за окном чернильно темнеет сквозь тучи. Я по привычке представляю, как зайду в свою комнату, включу вместо люстры гирлянду белых огоньков, спрятанных за шторой, и настольную лампу… Ноутбук, чтобы читать новости — социальных сетей в моей жизни нет давно. Несколько виртуальных друзей, которые ничего обо мне не знают, в мессенджерах, но мы не то чтобы оживленно общаемся. Конечно, всегда остаются книги. Именно мои остались дома. Моя комната осталась дома. 

Весь мой чертов дом остался дома.

***

Саню Сорину я знала, как знают человека, который подписывается на тебя в «инстаграме» и молча лайкает посты, — то есть совсем не знала. Она нашла меня по тегам #гогольцентр и #боженька; вероятно, ей понравился мой отзыв о спектакле, и она решила остаться, к тому же у нас были общие подписчики, человек пять, для меня это означало, что мы знакомы через пять рукопожатий. У нее были красивые фотографии и приятные комментарии к ним, поэтому я тоже на нее подписалась. Саня училась на социолога и много где волонтерила. Я никогда не думала, что можно совмещать учебу и бесплатную работу. Было интересно читать отчеты о поездках в приюты для животных — если бы не мамина аллергия на шерсть, после них я бы точно взяла себе котейку. А еще Саня помогала «Ночлежке», фонду поддержки бездомных людей, так я узнала, что нельзя называть бездомных бомжами, потому что слово «бомж» заключает в себе социальный антагонизм, а бездомный — это прилагательное к слову «человек». Время от времени Саня сообщала о том, что написала новую статью о волонтерстве и ее можно прочесть на «Таких делах». Я читала их все. Судя по тому, что Саня училась на третьем курсе, разница в возрасте между нами была небольшой, но между нашими делами — огромной. Я думала: ладно, за два года я тоже много чего добьюсь, нужно только понять, чего я хочу. Хотелось помогать людям и одновременно не соприкасаться со всем этим страшным. И когда новость о смерти Марта стала распространяться по новостным каналам вместе с подробностями его участия в убийствах бездомных, а затем журналисты вышли на меня и обнаружили эту несчастную машину, которую он мне подарил, когда наши совместные фото разлетелись по соцсетям, а меня атаковали так называемые неравнодушные, Саня появилась снова. Она пыталась связаться со мной в директе. Я не ответила, даже не прочла ее сообщение. Не хотелось узнавать, какое я дерьмо, еще и от нее. Уже здесь, в Красном Коммунаре, стала искать информацию о «санитарах» и нашла статью о жертвах Марта — внезапно ее авторства. Обо мне там ничего нет. Спасибо, почти знакомая Саня.

Спасибо, что дочитали до конца! Полную версию книги можно прочитать/послушать здесь.

Материалы по теме
Опыт
Сама не виновата: почему жертва домашнего насилия не уходит от агрессора
6 декабря
Знания
Автостопом по патриархату: что это такое и к каким последствиям приводит
27 ноября
Опыт
«Улица — агрессивная среда»: как устроена медицинская помощь бездомным
25 сентября
Читайте также
Опыт
Главные ответы на вопросы о психологическом насилии над детьми
17 августа
Опыт
«Бездомность в пожилом возрасте — история тотального одиночества»: почему пенсионеры оказываются на улице и как им помочь
14 августа
Опыт
«После очередного возвращения подопечной к мужу-тирану мы немного изменили подход»: колонка фонда «Благие дела»
29 июня