Что такое уроки доброты и зачем они нужны?

Ариадна Чиркова

фандрайзер иркутского «Адаптационно-педагогического центра Рассвет»

Диагноз РАС может поставить только психиатр посредством длительного наблюдения за ребенком и специального тестирования. У нас в стране очень неохотно ставят этот диагноз, особенно в регионах, потому что не знают, как работать с такими детьми, как им оказывать помощь. Или знают, как оказывать, но на это нужно тратить много денег, времени, готовить людей — никто не хочет этим заниматься, поэтому с этим работают в основном НКО. 

Елена Михеева

соучредитель адаптационно-педагогического центра «Рассвет», учитель-дефектолог в средней общеобразовательной школе поселка Молодежного

Если это начальное звено, с первого по четвертый класс, тогда это будет один урок, одна презентация. Если мы идем в старшие классы, с пятого по девятый или с девятого по одиннадцатый, там уже мы будем по-другому говорить. 

Конечно, мы говорим на достаточно понятном для ребенка языке, без терминов. «Ребят, посмотрите, мы все одинаковые, покажите, у кого две руки?» Каждый показывает. «А у кого две ноги? А у кого два глаза?» То есть мы что-то общее у всех людей ищем. Потом: «Ребят, но при этом мы с вами все разные. Поднимите руки, кто рыженький? Кто черненький? Кто светленький? У нас могут быть разные глаза. Ребят, мы с вами даже любим разные блюда, да? Кто любит манную кашу?» Все говорят: «Фу, нет». «А есть те, кто любит?» Два-три человека из класса, как правило, поднимают руки. «Посмотрите, ребята, мы с вами даже любим разные блюда. А вы знаете, в нашей школе открылся ресурсный класс, там обучаются дети с аутизмом. Ребят, вы знаете, что такое аутизм?» Ну там кто что отвечает. «А у вас есть такие знакомые в окружении?» Там тоже бывает, у кого-то есть, действительно, у знакомых или какие-то братья, сестры. 

И мы в игровой форме начинаем рассказывать, что такое аутизм, почему дети с аутизмом могут себя вести иначе, чем мы, почему они могут раскачиваться из стороны в сторону или почему они носят противошумные наушники, почему они могут прыгать на месте. И таким простым языком детям объясняем способ ребенка с аутизмом успокоиться, или, например, что он слышит не так, как мы слышим, он слышит чуть-чуть чувствительнее, и то, что нам кажется не так громко, для ребенка с аутизмом может быть очень громко, поэтому он носит наушники. После таких уроков доброты мы смотрим мультики, естественно на тему аутизма, и приглашаем сверстников к себе в класс, в наш ресурсный класс.

Елена Михеева

соучредитель адаптационно-педагогического центра «Рассвет», учитель-дефектолог в средней общеобразовательной школе поселка Молодежного

Обстановка в ресурсном классе очень обогащена: много игрушек, есть батуты, сухой бассейн, гамаки, и детям это очень нравится. И они, конечно, всегда говорят: «Это VIP-класс». Когда их спрашиваешь: «Ребят, вы к нам еще придете?» — они говорят: «Да, конечно». И мы начинаем постепенно привлекать сверстников во время перемен к нам в класс — они и сами к нам бегут, им самим интересно. 

Задача педагогов ресурсного класса — организовать всю эту кучу детей, потому что изначально они приходят всем классом в 30 человек, и мы, специалисты, смотрим, чем увлекаются, в какие игры играют сверстники, и в зависимости от предпочтений учеников ресурсного класса начинаем постепенно детей с РАС включать во взаимодействие со сверстниками. Тем самым мы компенсируем коммуникативный дефицит у детей с РАС.

После того как дети приходят к нам, мы начинаем с нашими детьми выходить в регулярные классы — изначально на переменах знакомить ребенка с этим «большим» классом, знакомить с учителем, потому что там другой учитель, а потом — постепенно, исходя из сильных сторон нашего ребенка, выводить его в регулярный класс. 

Ариадна Чиркова

фандрайзер иркутского «Адаптационно-педагогического центра Рассвет»

Модель ресурсного класса для детей с аутизмом считается самой эффективной, потому что дети постоянно находятся в работе с прикладным анализом поведения. Эти дети так и называются — поведенческие. С ними многие специалисты отказываются работать, потому что не знают, как управлять их поведением: ребенок, например, на звуки плохо реагирует, и он может сидеть, все время уши закрывать, ничего не слышать или, наоборот, что-нибудь выкрикивать, чтобы простимулировать себе слух. Или он к прикосновениям плохо относится, или не может долго сидеть на месте, или ему нужно периодически совершать какие-то движения руками, телом, они прыгают или что-то делают, чтобы у них наступала разгрузка. 

И как раз эти поведенческие аналитики знают, как научиться управлять поведением такого ребенка, скорректировать это поведение, чтобы оно стало социально приемлемым, чтобы у него максимально уходили эти проявления, которые нормотипичным людям кажутся чем-то нарушающим нормы, и поэтому, когда ребенок в школе, там постоянно над этим работают. 

Эта система очень продуманная, каждого ребенка тестируют постоянно, смотрят, где он «западает», где у него лучше по каким-то параметрам. Например, какой-то ребенок лучше считает, а какой-то — лучше читает, кто-то лучше реагирует на словесные инструкции, а кто-то — на визуал, и, исходя из этого, для каждого ребенка составляется образовательная программа, с каждым ребенком прицельно работают — и с тем, чтобы сделать процесс обучения интересным для него, и с тем, чтобы его научить многим навыкам — не только академическим, но и бытовым, социальным. Уроки доброты тоже содействуют тому, чтобы нейротипичные дети видели этих необычных детей, «особенных», а они видели других ребят. Хотя и считается, что дети с аутизмом не могут действовать по аналогии и копировать чужое поведение, они все равно привыкают к другим ребятам и начинают от них перенимать поведенческие привычки, модели поведения. И это, конечно, тоже способствует улучшению их поведения и социализации.

Ариадна Чиркова

фандрайзер иркутского «Адаптационно-педагогического центра Рассвет»

Идеально было бы, если бы эти уроки доброты проходили не только в школах, где есть ресурсные классы, но и во всех общеобразовательных школах, чтобы туда периодически приглашали, например, того же учителя-дефектолога или психолога, у которых есть опыт работы с детьми с РАС или ОВЗ и которые бы рассказывали об этих ребятах, их особенностях. Есть же дети, которые вообще с этим не знакомы, не знают, что это такое. 

Я узнала об этом диагнозе, например, только когда моему сыну его поставили. Я действительно никогда не видела таких детей и не знала, что есть такое заболевание. Может быть, если бы я знала об этом, то была бы немножко больше к этому подготовлена: что это, откуда и что делать, если в семье появился такой ребенок. Большая ведь проблема у многих, когда есть ребенок с ОВЗ и есть здоровый ребенок. Например, если брат или сестра с аутизмом, у другого ребенка может возникнуть психологическая травма, потому что родители в основном будут заниматься ребенком с аутизмом. Возможна также какая-то травля среди сверстников: «у тебя больной брат, больная сестра». Нужно это как-то преодолевать, чтобы в обществе было больше терпимости, толерантности, потому что сейчас, к сожалению, таких детей становится реально больше.

Елена Михеева

соучредитель «Адаптационно-педагогического центра Рассвет», учитель-дефектолог в средней общеобразовательной школе поселка Молодежного

Благодаря ресурсным классам и урокам доброты дети становятся более толерантными, более понимающими, и я вполне уверена, что они уже не будут смотреть косо на ребенка или взрослого человека с аутизмом, для них нестандартное поведение будет понятным, и эти дети будут действительно толерантными, они будут знать, что мы действительно все разные.