- Культура
- 21 октября 2022, 17:17
Рассказ «Волосы» из сборника «Бу! Леденящие душу сказки про буллинг»
В нашем издательстве «Есть смысл» вышел сборник текстов «Бу! Леденящие душу сказки про буллинг» победителей конкурса, организованного Школой литературных практик и книжным standup-шоу «Кот Бродского». Буллинг остается одной из наиболее острых проблем взросления в России: по статистике, половина детей когда-либо становились его жертвами, еще больше — наблюдали или участвовали в травле.
Публикуем рассказ Александры Шалашовой «Волосы».
Только я и могу возразить Тане, но не из смелости.
В первом классе мы с ней ходили в городской лагерь и воровали цветные мелки, прятали — не знаю зачем. Потом руки у обеих были смешные, все в разноцветной пыли, шершавые на ощупь. Может быть, она эти мелки помнит. Может быть, помнит меня.
А утром в субботу мама попросила дойти до магазина. Согласилась от безделья, от какой-то неприкаянности, потому что не хотелось ни за пианино садиться, ни читать, хотя и открыта на сорок второй странице Харпер Ли.
До магазина хорошего далековато — если проспектом. Тропинкой быстрее.
Останавливаюсь возле гаражей, оглядываюсь.
Я не одна.
— Мы не договорили, — говорит Таня. На ней красная кожаная куртка — ни у кого больше такой нет. И не знаю, где покупают такие. У Тани талия подчеркнута пояском с заклепками, а грудь большая, уже заметная — взрослая.
— Что ты тут делаешь?
— Я же сказала, что мы не договорили.
— И что, из-за этого надо приходить? Караулить?
— Да кто тебя караулит, идиотка?
Таня покрасилась, теперь короткие волосы красные в рыжину, яркие, красивые. Только папа говорит, что у девушки непременно должна быть коса: иначе некрасиво, неправильно. И у меня коса, пусть и не очень толстая, зато лет с четырех, наверное, не стриглась. Говорили, если отрежешь — ночевать не пустим. Шутили. И я носила, носила ее на себе, а в две тысячи десятом от нее так жарко было, вечно мокрое под воротником, но и это выдержала.
— Училка приперлась, помешала. Ты сказала что-то? Нажаловалась?
— Нет.
— Сучка, знаю же, что сказала, — говорит Таня.
Вижу — за ее спиной стоят, слушают. Взрослые, лет восемнадцати, парни — откуда? Или ходили с Танькой вместе, высматривали, где живу? Не надо было этой дорогой идти.
Шла бы спокойно себе проспектом.
Кто-то вырывает из рук пакет с хлебом, бросает на оттаявшую грязную землю. Но бьет пока только Таня: хватает за волосы, дергает. Хочу пнуть, но кто-то держит сзади — пахнет сигаретами, резко и неприятно.
Чувствую разрывающую боль в животе, сгибаюсь. Она ударила всерьез — ногой, сильно.
— Витюх, держи.
От слез разглядеть не могу того, кто будет держать. Таня роется в сумочке, ищет.
— Держи, Витюх, — повторяет. — Сейчас.
Таня достает что-то.
— С ума сошла? — Бьюсь, не пускает. У Витюхи толстые руки, сильные. Это от него сигаретами пахнет.
— Заткнись. Синявый, косу ее вытащи.
Она режет ножницами — долго, неловко. Ножницы тупые, получается медленно. Я кричу. Кричу.
Таня замирает от крика, потом режет снова.
— Заткнись, — повторяет Таня. Бросает косу на землю. Они отпускают разом, отходят — я кручу головой, непривычно легкой, больной, ищу.
— Теперь она не сможет ничего больше. — Таня улыбается парням.
— Да ладно, скажешь тоже, Танюх, — Синявый плюет на землю, — что эта уродка может?
— Всем хвасталась, что в волосах у нее сила какая, что ли. Дерьмовая же сила. Не будет теперь. — Таня пинает отрезанную косу — как голубя, как живое существо. И от этого разгорается что-то внутри.
— Тварь! — тогда ору на Таню, замахиваюсь. Сама плачу, слез не вытирая.
Какая-то бабка останавливается поодаль, крестится. Остановилась, потому что я закричала, это я беспорядок создаю.
— Всё, линяем, пока старуха ментов не вызвала, — бросает кто-то.
Они бегут за гаражи — я следом кричу матом, бежать не могу от злости. Зачем-то поднимаю косу, сажусь прямо на землю. Бабка смотрит.
Ей все равно.
У нее и мобильника-то нет, не может никого вызвать. Поднимаюсь, собираю все, что раскидали. Иду — а голова легкая-легкая, недумающая, пустая.
Вхожу в квартиру, ставлю на пол грязный полиэтиленовый пакет. В кулаке, в пальцах с грязью и кровью под ногтями — коса.
Мама застыла на пороге кухни. В руках печенье, и крошки падают на пол, но не замечает.
— Анечка.
Так и стоим друг напротив друга — молча. Видит и кровь, и волосы растрепанные.
Не смотрюсь в зеркало — страшно.
— Анют, чай пить! — Из кухни папа выглядывает, веселый, бодрый: выспался после работы, успокоился. — Ань, это что? Это кто?
— Никто. — Сажусь на низенькую табуретку в прихожей. Глазам от слез больно.
— Это далеко отсюда было? Далеко? Где? — Папа сразу понимает, берет за плечи, смотрит в лицо, потом встряхивает — раз, другой. — Скажи.
Качаю головой, слезы смаргиваю. Мама застыла, растерялась — всё на грязный белый пакет смотрит, где нетронутый хлеб лежит.
— Скажи. — Папа надевает куртку, наклоняется. — Скажи кто.
Я не говорю. Но он зачем-то застегивает куртку и дверь открывает. Что хочет найти: грязь и кровь на траве? Ножницы? Таню и парней, что давно сбежали, разошлись по домам?
— Мам.
На лестнице папиных шагов уже не слышно. Ушел.
— Мам, мне бы руки помыть. Мам?
Она вскакивает, бежит за полотенцем. Словно бы заплаканная — не из-за меня, надо будет спросить. Потом.
В ванной отмыли, отскребли грязь, бросили в стирку футболку, джинсы и куртку — даже не потому, что грязное, просто захотелось зашвырнуть, забыть.
В ванну села, налила два колпачка геля для душа, чтобы пеной укрыться. Мама постучалась, принесла табуретку.
— Как теперь будешь?..
— Что? Волосы?
— Нет. Волосы что. Волосы подстрижем красиво. Эти ребята в твоем классе учатся?
— Таня — нет, Таня в параллельном…
— А почему папе не сказала, раз ты знаешь ее, эту девочку? — Не знаю.
— Слушай…
— Да?
— Ну не складывается, видишь.
— У вас с папой?
Мама смущается, отворачивается, но продолжает не о том:
— В школе. И в первом классе никто не разговаривал, и мальчишки пинали. И недавно Анна Владимировна звонила. Мы узнавали — можно в другую школу перевестись. Как тот мальчик, Паша. Можно хорошую найти — лицей или гимназию. Ты умненькая, читала много раньше, могут взять…
— Не хочу как Паша.
— Почему?
— Я не хочу как Паша. Всё, я моюсь?
Уходит, табуретку уносит. Знаю, что грубо и она ни в чем не виновата. Волосы не мою, не трогаю. Не могу. Папа возвращается вечером и молчит, телевизор смотрит, но не видит ничего. Мама всё: ну как, ты нашел их? Не их, ее? Поговорил? Сказал, что мы к директору пойдем, что мы…
— Нашел, — ответил папа. — И что?
— Ничего. Не в себе девочка.
Мама посмотрела странно, тяжело, потом отвернулась — и словно между ними совсем другой разговор произошел, не обо мне.
Потом папа говорит: собирайся, пойдем.
— Куда? Я не хочу.
— В парикмахерскую.
Решил проводить. Сейчас думает про себя: буду провожать, всюду провожать, куда смогу. В театр не пущу. Никуда не пущу больше.
В парикмахерское кресло села — не помню, когда в последний раз была, совсем в детстве, наверное. Челку дома всегда мама подравнивала, но тут папа не захотел. Может быть, он хочет, чтобы по-настоящему было, чтобы меня подстриг мастер, а не мама — точно я выросла сегодня совсем. Хотя только что самой маленькой была на земле, жалкой.
— Как подстричь? — улыбается в зеркало девушка-парикмахер — худенькая, нерусская. У самой стрижка короткая, чуть ниже ушей. А в ушах маленькие сережки-гвоздики.
— Как у вас.
— У меня слишком коротко. Разрешили?
— Да.
Она не спрашивает, почему мне волосы откромсали неровно, почему грязь везде, — хоть вся я отмылась в ванне, а голову не трогала, боялась даже, что кровь может пойти, если дотронусь, будто волосы живые.
— А тебе идет, — говорит девушка, когда всё готово, — парню твоему понравится.
Меня сегодня втоптали в осенние листья, грязь размазали по лицу; хочу сказать: какой тут парень, разве появится? Но когда смотрю на нас в зеркало, таких непохожих, с одинаковыми короткими стрижками, открывающими шею, — так спокойно делается, точно и не было ничего. Вчера Таня подошла ко мне после четвертого урока и спросила, правда ли, что мой папа изменяет маме со школьницей и их уже два раза видели вместе. С ней стояли девчонки, прислушиваясь, посмеиваясь.
«Ты что, умом тронулась», — ответила я. Потому что только я могла так ответить Тане; Тане, красную кожаную куртку которой уже все увидели с утра. И ведь не сняла, не сдала в гардероб — гордилась. Она отступила на шаг и прищурилась. Девочки переглянулись, ожидая: что она скажет, как оборвет? Может, даже драка будет — и они приготовились смотреть. Но Таня молчала, обдумывала. Посмотрела на мои волосы, точно что-то вспоминая.
Потом и я вспоминать стала, прямо на геометрии, оторвав карандаш от бумаги, не думая даже закрываться рукой. Пусть смотрят, ничего.
Ничего такого. Разве что один раз, в мае, показалось, что вижу папу на остановке — в то время, когда ему точно не нуж- но никуда ехать. Всмотрелась — просто похожий мужчина, сутулится, кашляет от курения, а потом заходит в автобус, пропадает с глаз.
Из парикмахерской выхожу, смотрю на папу — и понимаю, что ничего не спрошу: нечего спрашивать.
— Ну что, — говорю, — должна быть у женщины коса? Тогда я вообще не женщина, не буду никогда.
Трогаю шею, гладкую, обнаженную.
А он, кажется, плачет, и я не знаю, были ли косы у тех девчонок, — кажется, у нас все давно сделали модное каре, а я одна чучелом оставалась, точно из прошлого века вынырнувшей. Теперь не буду.
Дома хожу по кухне и комнате, в каждый угол заглядываю, пока мама, сжалившись, не говорит: не ищи, выкинули. Расстраиваюсь вначале: как, не посоветовавшись?.. А потом думаю: и хорошо. Не надо мне ее видеть.
Тогда, в городском лагере, я после баскетбола, где была довольно быстрая, удачливая, и даже физрук наш сказал: «Ну, Анька, с виду хлипкая, а можешь ведь», чуть отдышавшись, впервые сказала Тане, что моя сила в волосах: «Гляди, какие густые. Не стригла никогда. Пока будут такие, всё будет полу- чаться — и баскетбол, и уроки». И хотя я какую-то сказку пересказала, Таня, кажется, поверила.
Она тогда в проигравшей команде была, и мяч вечно выскальзывал из ее рук. А потом мы разошлись, перестали дружить, и на мои старенькие платья и немодные туфли она с далекой усмешкой глядела.
У Тани всегда короткие волосы были, и я уже люблю ее — с ней-то папа точно не гулял никогда.
Спасибо, что дочитали до конца! Купить сборник «Бу! Леденящие душу сказки про буллинг» можно на сайте маркета «Есть смысл».