- 31 августа 2017, 11:15
Бросить людей в воду, чтобы они забарахтались
Зачем выводить людей из равновесия, что такое настоящие акции прямого действия, зачем устраивать поминки по бездомным и заставлять людей заново пережить катастрофу в Чернобыле — команда спецпроектов портала «Такие дела» Сергей Карпов и Галя Мосалова рассказывают о своей работе.
Сережа: Вообще-то мы верим в то, что картинки доходят до людей значительно быстрее, чем буквы.
Галя: И мы им поклоняемся!
Сережа: Да. Потому что картинки для человека гораздо естественнее для восприятия, чем текст. Текст нужно кодировать, декодировать, использовать алфавит, а картинка — это более-менее универсальный язык, на котором может общаться человек с другими людьми из любой культуры.
Еще более естественным средством передачи информации является звук. Потому что если ты не глухой, ты слышишь всегда и везде. И мы верим в то, что с людьми можно и нужно говорить языком изображений и звуков . Это могут быть фотографии, иллюстрации, видео, мультики — неважно.
Важно, что картинки позволяют тебе достичь максимального эмоционального контакта с интернет-пользователями значительно быстрее, чем текст. Текст позволяет достичь эмоции через интеллект и осознание, а картинка — это стихийная история, работающая на каком-то мозжечковом уровне.Когда мы делаем какой-то спецпроект, мы думаем о том, как нам достичь эмпатии у пользователей. Перед нами не стоит задача фандрайзить, наша задача — сделать так, чтобы пользователь максимально глубоко почувствовал себя на месте героя, либо максимально ярко стал сопереживать или ненавидеть нас. Что тоже нормальный для нас эффект. Основная задача наших спецпроектов — не оставить пользователя безэмоциональным, бесчувственным.
Это как когда ты учишь стихотворение — можно его зазубривать, а можно взять ручку и прописать его, и ты запомнишь его гораздо быстрее. Тут ровно то же самое. Если мы тебя прошибаем эмоционально, а потом даем тебе эту информацию, ты ее примеряешь на себя. И меняешь свое отношение, а иногда и свое поведение и даже свою речь.
Просто информирование — не наша задача. Наша задача — погрузить тебя в ситуацию, как будто ты смотришь кино.
Галя: Бросить людей в воду, чтобы они там забарахтались!
Сережа: Да. Например, проект, посвященный Чернобылю, который мы запустили год назад, вызвал у людей запредельный уровень эмпатии, хотя она была негативной. И это была победа. Потому что мы вывели людей из положения равновесия. Чтобы после этого дать им информацию для размышления.
Для меня было удивительно, как за первые сутки с момента запуска проекта про Чернобыль так кардинально поменялось восприятие проекта со стороны пользователей. Когда в полвторого ночи мы выпустили новость о том, что на АЭС произошел взрыв, люди начали ее шарить, а потом стали нас гнобить за то, что мы границ не видим. До обеда к нам не поступало ни одного позитивного отзыва. А к вечеру люди поняли, что мы делаем, и мы обнаружили под постами в пабликах комментарии ликвидаторов аварии, которые говорили нам спасибо. Путем этой провокации мы заставили людей сопереживать, стать современниками этой катастрофы, вспомнить. И это то, чего мы и хотели добиться.Галя: Когда мы запустили проект «Жили были»(идея проекта — возвращая бездомным и безымянным людям имена и судьбы, изменить отношение к ним), мы рассказывали истории бездомных людей, делали это совместно с каналом «Дождь».
Получается, что ты берешь человека, из безвестности возвращаешь его в информационное поле и через это раскрываешь серьезную социальную проблему — проблему невидимости. Ведь эти люди, которые будучи в принципе на виду, исчезают…
И в какой-то момент с той стороны пошла обратная связь — к нам и на канал начали писать люди, которые стали вспоминать свои истории. Поднялась целая волна воспоминаний о наших героях и о других. И из спецпроекта, из какого-то гуманитарного концепта по возвращению имен эта история вдруг стала настоящей. Люди начали делать какие-то самостоятельные флешмобы, рассказывать о каких-то своих знакомых бездомных, которым они помогают. Одна женщина рассказала о своей знакомой бездомной, которой она время от времени приносит еду и вещи: «Мне это стоит 500 рублей, но я знаю, что ей это будет очень нужно». Такой громкий отклик на настолько неудобную тему очень много для меня значил.
Нашлось куча людей, которые говорили: «Вы все неправильно рассказали, Якут был другим». Мы называем это эффектом поминок.
Сережа: А это действительно поминки. Когда ты хоронишь человека и потом собираешь всех на обед, что люди делают? Они проговаривают свои воспоминания о нем, хорошие, плохие, неважно. Причем у каждого присутствующего на поминках своя версия биографии этого человека. У нас произошло ровно то же самое. На самом деле все эти критические посты о том, что мы чего-то недорассказали, слишком романтизировали кого-то или наоборот, — это как раз поминки по бездомному, то, чего мы и хотели.
Короче, мы уходим от сторителлинга и пытаемся говорить с людьми на уровне вечного. Это не про то, что ты посмотрел и завтра забыл. Это какая-то штука, которая должна в тебе остаться. Ты можешь к нам больше не возвращаться, но после просмотра наших спецпроектов у тебя мысли должны по-другому течь. Вот что в течение полутора лет мы пытаемся делать.
Я долгое время был фотографом, сначала снимал бабочек и птичек, потом пошел работать в местную газету в Волжском, сменил несколько городов, отработал полтора года фотографом в ТАСС, стринговал для агентств Reuters и AP. Когда я снимаю новости, мои фотографии не нужны уже на следующий день. Многих это устраивает и люди кайфуют от этого, потому что это настоящий движ и ты всегда на передовой. Я очень ценю, что такие люди есть и делают свое дело профессионально со всей отдачей. Но в какой-то момент понял, что не хочу заниматься фотографическим фастфудом, что для меня кайф — это с головой погружаться в тему, долго что-то делать и в итоге получать какой-то уникальный единичный продукт.В России таких мест, как «Такие дела», больше нет. Потому что это история даже не про профессиональные компетенции людей — тут все на высшем уровне, это история про то, что люди понимают, зачем все это нужно. При всем уважении к политической журналистике про выборы, Баронову, сбор подписей, что тоже, наверное, как-то меняет нашу жизнь, это — то, что нацболы называли акцией прямого действия. Многие говорят, что мы не занимаемся политикой, а на самом деле мне кажется, что настоящая политика — это мы.
Едешь в какую-нибудь деревню под Омском и видишь, что люди живут в 200 метрах друг от друга всю жизнь и в каждом из этих домов лежит человек, который никогда не поднимается, а они даже не знают об этом — этот канал коммуникации не настроен в России. Мне кажется, это вообще одна из наших основных бед и проблем. Мы не умеем разговаривать друг с другом, и «Такие дела» делают все для того, чтобы научить людей говорить друг с другом. Просто говорить, а не махать флагами. Мы хотим вернуть какие-то базовые прописные вещи, которые на фундаментальном уровне у нас утеряны. Просто потому что история так распорядилась, что мы видим друг в друге недругов, а не друзей.
Я как-то снимал фильм про Волгоград, свою малую родину. Это был фильм про историческую память этого города. И один из героев фильма, реконструктор, говорит: «Так странно. Городу не 70 лет, как все думают, а 420. Почему-то история смыла все наследие, которое было до сталинградской битвы. Хотя город назывался Сталинградом всего-то 20 лет, не больше. Удивительно, почему нельзя выстроить идентичность у людей не на войне, не на трагедии, а на реке, например, на Волге». И он сказал очень классную фразу: «Ведь река это всегда хорошо, по реке можно доплыть до друзей». Мне как-то очень запала эта фраза и мне кажется, что как раз «Такие дела» роют русло под эту речку, чтобы потом можно было доплыть до друзей».
Опыт